Не только поэтам, но и читателям поэтов приходится ворочать «единого слова ради сотни тонн словесной руды». Если авторы, сочиняющие стихи и прозу, сами не нашли крупинок драгметалла, тогда и преодолеваешь пустую породу многостраничных текстов, рифмованных банальностей и миниатюр ни о чем в надежде все-таки отыскать что-нибудь стоящее. Таким тягостным процессом чаще всего становится для рецензента чтение подряд, без пропусков толстого литературного журнала.
Тем не менее второй в нынешнем году номер «Петровского моста» хоть и не слишком щедро, но вознаграждает этот труд. Как ни странно, но самую сильную прозу я обнаружил не в беллетристическом разделе, а там, где печатаются статьи по истории, обзоры книг, публицистика и мемуары. К 70-летию Победы редакция предложила буквально три странички воспоминаний Нины Погодиной о военном детстве. Они написаны на зависть точно и просто. Никаких общих мест. Все свое, когда даже известные по другим мемуарам сюжеты и подробности, начиная с проводов на фронт, гибели отца, жуткого военного голода, увидены словно впервые. Протерли запылившееся стекло, и прошлое обрело ясные, четкие, жесткие очертания.
Не обессудьте, но я процитирую пару абзацев — по-моему, они того стоят. «Солдаты и офицеры, пришедшие с войны, потянулись к маленькому ребенку, каждому хотелось погладить или угостить малышку. Официантки, посудомойки, не стесняясь, плакали, а я спросила маму, чем дяди пахнут, и мама коротко ответила: «Войной». Тогда я не понимала, что дяди с винтовками пахли смазкой и железом, табаком и потом. Но я безошибочно узнала этот запах войны, когда вернулся с фронта брат отца, мой крестный. Он прижал меня к своей широкой груди, и, почувствовав знакомый запах, я спросила: «Крестный, ты пахнешь войной?» Хотя к тому времени запах войны был для меня уже и запахом крови». Заметки Поповой называются «Войны горчичный вкус».
Любопытен рассказ «День ВДВ» молодого литератора Бориса Бужора. Кажется, именно «Петровский мост» Бужора и открыл — это не первая публикация автора в журнале. Сперва обстоятельные картинки праздника десантников. «Голубые береты» пьют, шумят, лезут на рожон, дерутся с ОМОНом и помогающими ему военнослужащими. События узнаваемые, интонация повествователя окрашена досадливой, раздраженной иронией. А в финале — сюрприз: фантасмагорическая вариация шекспировского тезиса «весь мир — театр, все люди в нем актеры». Только что закончившийся бестолковый, пьяный день вдруг оказывается спектаклем — с декорациями, бутафорией, массовкой, светом рампы. Развязка, согласитесь, занятная, загадочная, она дразнит воображение и наводит на любопытные мысли.
Из поэтов номера я бы выделил Геннадия Рязанцева и Леонида Ширнина. Рязанцева в первую очередь. Не буду анализировать его подборку «Все иллюзорно, кроме вечности» — не помещусь в отведенные мне газетные рамки. Но опять же приведу — причем теперь уже полностью — одно восьмистишие:
Всходило солнце в шесть утра,
Сначала освещало раму,
Затем портьеру, часть ковра
И спящую тихонько маму.
Свет огибал овал плеча,
Изгиб руки, волос колосья.
И яркость первого луча
Делила мир на до и после.
А теперь — не о словесных, а о визуальных впечатлениях. В журнале есть очерк Ирины Кулешовой о чете талантливых художников Николае Сысоеве и Нине Скорубской. Он проиллюстрирован репродукциями картин. Этих живописцев уже нет на свете, но искреннее приятие мира и доброта, пропитавшие их живопись, не утратили власти над зрителями.
Помимо картин мы увидим фотопейзажи Наталии Демчевой. Она поэт. Ее стихи читатели «Петровского моста» знают. Взяв в руки фотоаппарат, Демчева осталась поэтом. Оцените, кстати, как меняется, углубляется смысл изображения, как раскрывается его метафорическая подоплека благодаря коротким подписям к снимкам. Сине-белый зимний пейзаж — «Хрустальный звон»; легкие, с кружевным переплетением ветвей, березы в обрамлении тяжелых заснеженных елей — «Березовая фреска»; растущие из общего корня тонкие стволы — «Девичьи руки».
Думаю, не пропустят читатели пьесу «Война. Самолет. Девушка» — о жизни и гибели советской летчицы Евгении Рудневой. Жаль, что в журнале не сообщили нам о реальной, документальной основе произведения. Это не то что оправдывало бы, но объясняло одномерность характеров, прямолинейность и избыточный пафос диалогов, некоторую, так сказать, архаичность всей конструкции.
Но, пожалуй, куда архаичнее выглядит другая публикация — роман «Игровая зависимость, или История одной любви» Тамары Алексеевой. Автор взялся за необычный для нынешней прозы материал, пойдя по стопам «Пиковой дамы» и «Игрока». Молодой человек, завороженный, зомбированный азартом рулетки и «одноруких бандитов». Мать-учительница безнадежно пытается его расколдовать. Самое интересное в романе — короткие зарисовки о тех, кто попал в капкан игромании. Для далеких от этого безумного, безумного мира людей читать о нем любопытно и жутковато, поневоле возникает тревожный вопрос: а вдруг и в тебе дремлет тот же разрушительный Демон азарта?
Итак, роман о неподлинном, уводящем от жизни, веры, любви существовании. Не случайно у Тамары Алексеевой возникает священник, сочинивший трактат о спасении от того самого Демона. Женщина, отчаявшись помочь сыну, отправляется на поиски сочинителя, находит его. Что дальше? Продолжение обещано в следующем номере. Подождем. Но что касается стиля, то тут, на мой взгляд, многое уже очевидно. «Игровая зависимость» с первых страниц тихо отчаливает от наших берегов и дрейфует из двадцать первого века в середину или начало девятнадцатого. Именно в те времена в романтических книжках персонажи, испытывая потрясения, бледнели, дрожали, трепетали, вскрикивали. А повествователи обожали красивые пафосные обороты типа: «одиночества не видно, как не видно камней на дне пруда» или «я металась, как слепая птица над своим раненым птенцом, неподвижно лежащим в траве». Такую экзальтированную манеру почему-то и реанимирует роман.
К чему еще хотелось бы привлечь внимание? К путевым запискам опытного журналиста Юрия Бакланова «На зеленых просторах Голландии», полемическим заметкам Татьяны Щегловой «А поле битвы — сердце человека…», с которыми действительно хотелось бы поспорить, к краеведческим материалам о Тихоне Хренникове и Константине Игумнове.