Поезд в Освенцим

Поезд в Освенцим
Фото: itogi.lpgzt.ru
...Репетировал наш школьный хор, и вдруг наступила пауза. Старый оперный певец, руководивший нами, тихо произнёс:


– А теперь поговорим о следующей песне.


Его седая супруга встала из-за фортепиано и строго стояла всё то время, пока он говорил

Я родилась почти сразу после войны, и можете представить, как давно это было — наш школьный хор в Липецке. Но помню, странно севшим голосом старый артист сказал, что война — это не только поля сражений. Это ещё и концлагеря, такие как Бухенвальд, Освенцим, Треблинка, Майданек... Он говорил, сколь нечеловеческой была жизнь в холодных дощатых бараках, сколь непосильна работа, на которую людей выгоняли, как скот. Кормили... Да разве это можно назвать едой?! И каждый день люди падали от голода и изнеможения тут же, в грязь. Их пристреливали, чтоб не возиться. Ведь каждый такой лагерь был построен по одной схеме: выжать из человека всё, что только можно, затем «хозяйственно» сжечь тело (кожа да кости) в печи, в крематории, а пепел... Нет, пепел не выбрасывали, а использовали как очень ценное удобрение, развозили по полям. Врачи (разве можно их назвать врачами?) проделывали над заключёнными иезуитские опыты.


Многие их отчёты остались, и они фигурировали на Нюрнбергском процессе, где судили главарей Третьего рейха. Детей помещали в особые бараки – у детей брали кровь. Свежая, молодая кровь очень нужна была солдатам и офицерам вермахта. Здесь я остановлюсь, потому что нет таких слов, чтобы описать весь ад, о котором рассказывал нам тогда руководитель хора.


Так мы начали учить новую песню, начинающуюся словами:




Люди мира, на минуту встаньте!


Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –


Это раздаётся в Бухенвальде


Колокольный звон,колокольный звон.




Некоторые из нас уже слышали её по радио. И почему-то, хотя ещё почти не было книг о лагерях смерти и только-только появились первые телевизоры, мы, послевоенные дети, знали, что такое фашистский концлагерь. Мы благоговейно слушали старого оперного певца, и то, что он говорил, было скорбным ритуалом (ведь и он говорил стоя, и жена его, концертмейстер, встала, стояли и мы, школьники, опустив головы).


Объяснять, что такое концлагерь, пришлось мне... в 90-е годы. Журналист, знакомый по совместной газетной работе, создал рекламно-информационное агентство (это было далеко, на севере). Попросил:


— Ну, поредактируй ты нас, позанимайся с ребятами, ведь газету начинаем выпускать.


Мы подружились со славными молодыми парнями-филологами, я, как умела, передавала им свои журналистские знания. Подсказывала, что лучше читать, что смотреть. Когда в город привезли фильм американского кинорежиссёра Стивена Спилберга «Список Шиндлера», пригласила их в зал кинопроката.


…Выходили оттуда молча. На лицах здоровенных ребят – слёзы. Я уехала домой.


Наутро они обступили меня:


– Мы этого не знали!


Для меня было открытием, что можно не знать о концлагерях Второй мировой войны. Мы ещё долго тогда говорили. И повторяли фразу из Талмуда, которую еврей-ювелир, один из спасённых немецким офицером Шиндлером, успел выгравировать на колечке для него: «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир».


А у Спилберга я нашла строки, где он признаётся: если что-то и останется после меня, то именно «Список Шиндлера»...


Это он сказал, всемирно известный своими «Инопланетянином», «Парком Юрского периода»...



И ещё одно воспоминание. Мы, несколько студентов факультета журналистики МГУ, – в Польше, на производственно-ознакомительной практике. Приехали в Краков, уезжаем на праздник прессы в Закопане. У нас осталась пара часов. Ребята побежали по магазинам (это же 60-е годы были, и заграница всё-таки). А я уже устала ходить. Договорились, что подожду всех на вокзале, откуда уходил наш автобус в Закопане.


Сижу на скамье в стерильно чистом старинном вокзальном здании из красного кирпича. Невольно стала читать расписание поездов, висевшее напротив. Шептала про себя польские названия... И вдруг... Освенцим... (По-польски это звучит примерно так: Ащьвеньчим.) Оказывается, туда можно просто съездить! Купил билет, сел в поезд и при­ехал... в ад. Конечно, я понимала, что Освенцим – городок, в нём люди живут, а там, где был лагерь, теперь – музей, мемориал. Война давно закончилась, и нет там никаких замученных людей. Но всё же, всё же...


Поезд в Освенцим. В войну эти поезда для «пассажиров» шли только в одном направлении. Дороги назад не было.



В студенческие же годы мы съездили в Ригу с моим однокурсником-латышом. Долго гуляли по дивному этому городу. Поздно вечером к нам присоединились две его подруги, мы пошли на вокзал и сели в электричку. Ехали недолго. От станции, на которой вышли, продирались сквозь холодный апрельский ночной лес. Но они хорошо знали дорогу, и мы вышли на свет ослепляющего прожектора. Меня взяли за руку, повели куда-то, и я оказалась прямо у входа в мемориал концентрационного лагеря Саласпилс. Началом была длинная бетонная плита, которая словно опускалась на тебя, готова была раздавить. На плите надпись по-латышски, мне тут же перевели: «За этими воротами стонет земля».


Мы вошли и долго ходили молча между необыкновенно выразительными огромными скульптурами, плитами. Мне объясняли, что собственно от лагеря здесь не осталось ни дощечки, ни камешка – местность болотистая, и всё давно провалилось. Подошла к продолговатой плите. Детский барак. На плите выдавлен символический детский рисунок – кажется, цветочек и домик.


С трудом мы заставили себя покинуть адское место, с таким благоговением превращённое скульпторами в мемориал. Возвращались тем же лесом. Ближе к железной дороге разожгли костёр. Посидели. Потом долго ждали на станции первую утреннюю электричку.


Когда сейчас я слышу вести из Латвии, вижу по телевизору шествие старых людей (а рядом с ними – молодые) с фашистскими наградами на груди, то отказываюсь что-либо понимать. Куда же они Саласпилс-то дели? Или его никогда не было?



У меня всегда слёзы в глазах, когда смотрю или хотя бы вспоминаю фильм Марлена Хуциева по сценарию Григория Бакланова «Был месяц май». Там, в первые дни после Великой Победы, к советским солдатам, разместившимся в добротной немецкой усадьбе, приходит исхудавший человек. Это поляк. Он был в лагере. Его жену и грудного ребёнка за плату отдали немцам – хозяевам той самой усадьбы. Жена батрачила, ухаживала за свиньями. «И сын муй, – рассказывает поляк. – Когда сын уродзил и закричал, жена заслонила ему уста. Так. – Он зажал себе рот рукой. И когда худая рука его закрыла половину его худого лица, глаза сделались больше, в них было страдание. – Чтобы ниц не слухал! Але сховать можна тылько мертваго. Тылько мертваго... раз она кормила его грудью млеким... До обора вшед нимець. Ниц не жекл? Ниц не говори!..»


Поляк продолжал. Серые сухие губы его, словно занемевшие от холода, шевелились медленно. В ранних сумерках свет окна стеклянно блестел в его остановившихся глазах, взгляд их был обращён внутрь:


— Теперь я вижу, як он посмотрел. Он, господаж, давал ей есць, цоб могла працовать, а хлопчик брал её сил... Одтого она ховала хлопчика, як шла в поле. Муви цо услыхала йего кжик. Але мыслю, тот кжик она всякий час мала в сердце. Она бегла с поля и слухала, як хлопчик наш дзецко кжичало. Она чувла, она бросилась туда. И когда распихала свиней, увидела нашего хлопчика. От того часу видзала только то. А когда зовсим разум её помешался и больше не могла працовац, немец взял её за руку и одпровадзил в гору до обозу... До лагерю, понимаешь? Там було крематориум. Не ведзала, докуд её проводзоно... Докуда её ведут, и то было её счанстье...


Туда людей загоняли. И жоны, и деци. Деци з забавками... з игрушками... Им говорили – то есть баня. И люди шли. И деци. Там, – он показал вверх на потолок, – тако оконко. Туда пускали газ. Газ... Не ведзала, докуд её ведут, и то було её счанстье... Своими руками працовал там. И крематориум... Пепел... пепел спалённых людзи... Поля удобряли попелем... А они тераз хлеб жрут... И моя Катажина. Така млода. Она тут. И тамтем. В той земле. Везде.


Впервые Николаев увидел мелькнувшую в глазах его искорку безумия. Он был в полном рассудке, но то, что рассказывал он, человеческий разум не вмещал».


Вы поняли? Хозяйские свиньи съели младенца!


Наши военные тут же схватили автоматы, сели в машину и бросились искать по всем окрестным селениям хозяев усадьбы (так вот почему те с утра куда-то ушли, да так и не появляются!). Они обошли все дома, прочесали всё в каждой усадьбе. Добропорядочные немецкие хозяева исчезли.


Не пропустите этот фильм. Уж каждое 9 мая его показывают по какому-нибудь телеканалу. Режиссёр Марлен Хуциев перед очередным показом сказал примерно так: «Я всегда отмечаю День Победы один. Слушаю Минуту молчания. Встаю. Выпиваю рюмку водки. И долго плачу».


Всё это я ощущаю почти физически: Саласпилс, где была, и Освенцим, до которого не доехала.


Военный корреспондент и писатель Константин Симонов говорил о Майданеке: «…когда я увидел лагерь, мне показалось: схожу с ума…»


Уже 72 года, как кончилась война.


Не забыть бы. И тем, кто сейчас так молод, как я тогда, в школьном хоре.

"ЛГ:итоги недели". Ольга Клековкина
 
По теме
В Липецке чествовали волонтёров. Их в регионе более 100 тысяч человек. Среди награжденных — председатель липецкого отделения «Российский Красный Крест» Любовь Колчева.
Специалисты из Воронежа провели прием юных липчан - Управление здравоохранения 28 марта 2024 года на базе поликлиники ГУЗ «Областная детская больница» был организован консультативный прием специалистами клинических кафедр Воронежского государственного медицинского университета имени Н.Н.
Управление здравоохранения
Фонд «Милосердие» передал липецким медикам высокотехнологичное оборудование - Липецкая ГТРК Лия Мурадьян Помочь с закупкой попросили сами врачи Фото предоставлено пресс-службой Фонда «Милосердие» Благотворительный фонд «Милосердие» помог оснастить липецкую городскую больницу №3 современным медицинским оборудованием.
Липецкая ГТРК
Литературный час «Русской песни запевала» - Межпоселенческая библиотека Сегодня редко найдёшь человека, который бы не слышал, а может и сам не распевал бы в компании «В городском саду играет духовой оркестр», «Три года ты мне снилась», «Потому, потому, что мы пилоты», «На крылечке твоём», «Хвастать,
Межпоселенческая библиотека