На днях прочитал, как у Иосифа Бродского спросили, вернется ли он в постсоветскую Россию. Он ответил, что нет, и объяснил почему: «Вы так шельмуете свое прошлое, что это унизительно...».
У поэта был свой нелицеприятный счет к Советской власти. Но он понимал: тотальное шельмование ее, перечеркивание семидесяти лет родной истории опасны. И ясно видел: это отнюдь не детская болезнь сбитой с толку «новой России», не ветрянка и не насморк, а недуг посерьезнее. Если бы Бродский дожил до нынешнего дня, он бы наверняка испытал негодование, допустим, читая в русскоязычной Википедии, что маршал Жуков обрек на бессмысленную (!!!) гибель сотни тысяч солдат. Тот самый Жуков, на смерть которого поэт написал знаменитые стихи в торжественном державинском стиле.
Год отечественной истории давно закончился, но история продолжается. И продолжается война за правду о минувшем. Она идет в академических аудиториях и школьных классах, министерских кабинетах и газетах, на телеэкране и во Всемирной паутине.
Как защищаться от лавины лжи, фальшивых трактовок, предвзятых и односторонних гипотез и теорий? Может, на них просто не стоит реагировать? Как говорят на востоке: собака лает, а караван идет. Что-то подобное, каюсь, я написал в «Липецкой газете». И тут же мне позвонил заведующий кафедрой отечественной истории Липецкого педуниверситета Вячеслав Васильевич Фомин . Он сказал, что не согласен с этим и предложил встретиться. В редакцию он пришел вместе с другим авторитетным ученым Леонидом Иосифовичем Земцовым .
По-моему, наш разговор «на троих» может заинтересовать читателей «Липецкой газеты».
В.Ф.: В вашей статье был упомянут сериал «Штрафбат». Я попытался его смотреть, и у меня возникло прямо-таки физическое отвращение. Авторы делают вид, что желают поведать всю правду о войне, о штрафных батальонах без прикрас, а в итоге получается фильм тенденциозный, полный выдумок, неточностей. Чего стоят хотя бы диалоги, эти омерзительные словечки типа «чпокаться», которые не могла произносить женщина-фронтовичка.
И.Н. При повторном показе на ТВ ненормативную лексику из «Штрафбата» вырезали. Чем кровно обидели режиссера. Купюры он назвал ханжескими, а отношение к его авторским правам — неуважительным, хамским. Дескать, из-за такой «цензуры» пострадала художественная ткань картины. Без матерных выражений нельзя раскрыть характер уголовника.
В.Ф.: Ну да! Вот Достоевский, Чехов, Горький сумели описать арестантов, каторжников, обитателей ночлежки, не прибегая к грубому речевому натурализму, к брани. А теперь без мата — никуда.
И.Н. Вообще-то скандалы вокруг «Штрафбата» начались сразу после премьеры. Фронтовики, историки буквально ловили сценариста и режиссера за руку на манипуляциях и передержках. Ваш коллега Максим Кустов, например, писал о поразительном анекдотическом невежестве авторов. Но те гордо заявляли, что они впервые приоткрыли завесу над запретной в советские годы штрафбатовской темой. И опять попались. Тот же Кустов страницами цитировал фрагменты из «Живых и мертвых», из «Вечного зова», из книг Вячеслава Кондратьева и других советских литераторов, не обошедших эту сторону войны.
В.Ф.: Вот посмотрите, как эти люди чувствительны и щепетильны, если дело касается себя, любимых. Чуть что — неуважение, хамство. А бесцеремонное обращение с историей, которое ранит тех же ветеранов войны, да и вообще любящих свою страну людей, — разве не хамство? И ведь бесцеремонность проявляется не только когда речь заходит о событиях Второй мировой. Я вам когда-то уже рассказывал о статье, где прямо в заголовке великого Ломоносова не постеснялись аттестовать дураком. Это вызвало возмущение историков. Но, оказалось, дать отпор сочинителю и редактору, позволившим себе подлость, не так-то просто. Письмо, где стояли подписи уважаемых ученых, положили под сукно. Мы обращались в весьма высокие инстанции, но безрезультатно. Защитить одного из самых выдающихся людей за всю историю Отечества там не сочли делом государственной важности.
И.Н. А с какой стати-то? У нас плюрализм, свобода слова. То, что для большинства свято, неприкосновенно, какой-нибудь беспредельщик может походя очернить, оскорбить, отвергнуть...
В.Ф.: Вот-вот. Но я убежден: беспредельщикам надо отвечать. Жестко и резко. Вы их называете беспредельщиками, а я бы назвал духовными эсэсовцами. Они в отличие от завоевателей говорят с нами на одном языке, но, в сущности, преследуют те же цели, что и гитлеровцы. Я найду взаимопонимание и с верующим соотечественником, и с неверующим, если они остаются русскими людьми, если не разрушают духовные основы нашего бытия. Но что общего у меня с теми, кто антигероя, какого-нибудь Власова, провозглашает героем, а подлинного героя, действительно спасавшего Россию, служившего России, ни в грош не ставит?
И.Н. Боюсь, нас с вами обвинят в желании лишить оппонентов права на свободный, ничем не скованный поиск истины, пусть она и наносит ущерб патриотическим чувствам.
Л.З.: Вряд ли истина может нанести ущерб. Ее просто не надо оскоплять, изолировать от исторического контекста. А вот когда хлопочут не об истине, когда ее подменяют, тогда беда.
В.Ф.: Причем подмена готовится заранее, исподволь. Прежде чем перевернуть все с ног на голову, для начала высмеивают то, что в народном сознании живет как величественное, трагическое, героическое. Для этого годится и анекдот, и издевательская реплика. Главное — уничтожить ореол святости.
Л.З.: Я почему-то вспомнил, как подростком смотрел французскую кинокомедию «Бабетта идет на войну». Там девица легкого поведения в оккупированной стране нечаянно выручает сбитого немцами английского летчика, обводит вокруг пальца всех гестаповцев-эсэсовцев и получает награду от высшего командования. Меня, мальчишку, выросшего на нашем кино о войне, это коробило. И я это себе объяснял так: ну, у них, на Западе, так вот и воевали. Там была не война, а забавная прогулка. Что, разумеется, абсолютно неверно. Но легкомысленная комедия создавала как раз такое впечатление.
В.Ф.: Кстати, заметьте: в Советском Союзе не рассказывали анекдотов о войне. Даже о немцах, о врагах анекдотов практически не было. А уж о своих и подавно.
И.Н.: Зато теперь нам показывают анекдоты «про войну» на телевидении.
В.Ф.: Я это и имел в виду. Допустим, в шоу «6 кадров». Тут вам и Сталин, и наши разведчики, и партизаны. И все — смешно, ситуации нелепые, балаганные…
И.Н.: А разыгрывают-то их хорошие актеры.
В.Ф.: Это еще хуже. Талант есть, а совести, ответственности, понимания, что творишь, — увы…
И.Н.: Это вы еще, наверное, не видели буффонаду «Гитлер капут!» Но авторы, скорее всего, считают свой фильм безобидной шуткой, пародией на сериал «Семнадцать мгновений весны»…
В.Ф.: Нет, здесь я настроен непримиримо: боль и память народа, потерявшего в той войне десятки миллионов, запрещают такие бестактные…
И.Н.: Молодежь говорит — безбашенные…
В.Ф.: Пусть безбашенные — игры и выходки. Особенно на фоне обескураживающего невежества по части истории.
И.Н.: Знаете, Вячеслав Васильевич, вот вы настаиваете на быстром и остром реагировании, если кто-то осмеливается поносить Ломоносова или помещать на одну доску эсэсовцев и наших «смершевцев». Но мне представляется, что на каждый чих не наздравствуешься. И задачу надо бы сформулировать иначе: детям, молодым необходимы знания и убеждения, которым не страшны кавалерийские наскоки нигилистов. Поэтому, наверное, как бы в продолжение идеи о выверенном едином школьном учебнике по истории ваши коллеги сейчас заговорили о воспитании историей уже даже не с первого класса, а с дошкольного возраста.
В.Ф.: Так, в сущности, в России было всегда. Об Александре Невском, о Куликовской битве, о Бородино, о героях Великой Отечественной детям рассказывали задолго до того, как они надевали школьную форму, осваивали чтение. Были короткие увлекательные книжки о замечательных соотечественниках. Делали свое великое дело и русские былины, и сказки. То есть к моменту, когда ребенок раскрывал учебник, он уже обладал определенной суммой даже не информации, а впечатлений, переживаний, из которых и прорастает интерес к прошлому Родины. Ну и, конечно, огромное значение имело религиозное воспитание, по крайней мере, до революции.
И.Н.: То есть иммунитет против нигилизма вырабатывался рано. Но сейчас вернуться к этому, согласен, бесценному опыту нелегко. Хотя бы потому, что родители, вступившие в пору самоосознания в середине или конце двадцатого века, ни интеллектуально, ни духовно, ни душевно не способны дать детям то, о чем мы говорим. И вот в этой связи хочу спросить о ваших выпускниках, о тех, кто все-таки приходит работать в школу. Сталкиваясь с детьми, которым надо объяснять все с нуля, которые ничего не ведают об истории, они не разочаровываются в профессии, не впадают в безнадегу?
Л.З.: Я думаю, в регионе нет школы, где бы ни работали выпускники липецкого истфака. Встречаясь с ними, свидетельствую: никакого разочарования, тем более отчаяния у них нет. В конце концов, они сами не столь уж и давно были школьниками, им известна ситуация. Неготовность, неосведомленность детей — это данность. Из нее следует исходить, пробуждая у них потребность узнать, понять, как жила, трудилась, сражалась, крепла страна. Наши воспитанники способны решать эту задачу. Они верят в принцип, который можно прочитать у нас на факультете: «Историческое образование — основа государственной безопасности России». А видели бы вы, с каким запасом энергии возвращаются студенты после педпрактики! Им нравится работать с детьми, они ощутили вкус педагогического труда. И школу, мне кажется, выбрало бы большинство, если бы не жалкие зарплаты.
В.Ф.: Наши преподаватели, выпускники, студенты верят в свою миссию. Но государство и общество должны проявить заинтересованность в том, чтобы они реализовали свои возможности. И тут нельзя ограничиваться концепцией единого учебника. Нужна патриотически ориентированная концепция всего гуманитарного образования, последовательная и внятная государственная политика в сфере просвещения и воспитания. Пока же она, может, и внятная, но далеко не всегда государственная. А насчет последовательности… Помните, как одно время все обсуждали создание комиссии по борьбе с фальсификациями в истории? Где эта комиссия, в рабочей группе при которой состоял и ваш покорный слуга? Нас пару раз собирали — тем дело и кончилось. Между тем воспитание — это процесс непрерывный. Воспитывают не только уроки истории, литературы, родного языка. Когда ты едешь в автобусе, где все надписи на немецком, то чувствуешь себя странно. Может, работает генетическая память. Неужели нельзя потребовать от хозяев общественного транспорта эти надписи убрать? А обилие иноязычных вывесок, иностранных названий, иногда даже и написанных латиницей? Это тоже разрушает национальное самоуважение.
И.Н.: Однажды наша газета предлагала решение. Нет, ничего не запрещать, но обложить всю эту иностранщину специальным налогом. У кого недостает разума, совести, культуры, чтобы не допускать показушного и пустого «западничества», должны платить.
В.Ф.: Но эти меры возможны лишь при условии, что та самая патриотическая стратегия будет осуществляться настойчиво, последовательно и строго.