Наш путь в деревеньку Воля лежал через село Верхняя Матрёнка Добринского района. Дорога показалась длинной то ли от протяжных полей с рыжими посадками, то ли от того, что встречные мужики, уже с утра бывшие навеселе, указали нам не то направление. Зато можно было насладиться мельканием деревенских домиков за окном машины и кружением золотого листопада, выписывающего удивительные узоры на зелени озимых. Вереницы пузатых «Камазов», набитых сахарной свёклой. Уже готовая к первому снегу пашня... Край богатый, урожайный.
Въезжаем в Верхнюю Матрёнку, на сельской площади нас встречает памятник Михаилу Фрунзе. Заботливо посеребрённый в честь былой мощи и процветания колхоза, названного именем известного в свою пору государственного деятеля. Рядом возвышается бетонное здание бывшей администрации того же колхоза, с серпом и молотом и торжествующим Лениным во весь фасад. Кругом безлюдно. Приятная ностальгия под осенним небом…
Ещё шесть километров – и вот она, долгожданная Воля. Вдоль бескрайнего поля зарылись в бурьян и низенькие деревца три дома. Один из них добротный с лающим псом на цепи, скрипучей калиткой и высоким журавлём, что всё кланяется своему колодцу. В двух других избах живут привольно: ни заборов, ни клумб с цветами. Бьются об оконное стекло обрывки полиэтилена. Его натягивают, чтобы в щелях не свистел ветер. Он всегда гуляет по здешним вольным просторам. Возле крылечка на лавочке сидит 84-летняя Мария Ивановна Леонова. Опирается на выструганную палку, кутается в фуфайку и всё смотрит в бесконечную даль, даже не щурясь от солнца. Видишь, как роняет на старушку листья берёза и как падают они в сиротливое бетонное блюдо колодца, понимаешь – живут в Воле, как в старину, по воле Божьей.
Баба Маша помнит из рассказов своей свекрови, что жил здесь когда-то помещик Котельников. Была у него красивая усадьба и белокаменная церковь. После революции сюда съехались крестьяне из соседних деревень. Тогда в народе здешние места звали Выселками, а потом уже Советская власть дала им официальное название. Одна улица в двадцать домов вдоль просторных полей стала деревней Воля. От барина остались вольным людям фруктовый сад и два озера, полных рыбы. И ещё дивная аллея вязов и дубов с аркой. Там весной всегда было море подснежников, а летом – земляничные поляны. До 80-х годов погулять по Воле любила вся округа, а потом остатки «барской жизни» вырубили. Но баба Маша вздыхает не по котельниковским красотам, а по настоящему воленскому чуду – «Явленному» колодцу.
– Колодец тот сам нам явился, забил родником недалеко от того места, где была церковь. Батюшки его освятили, да так и назвали «Явленным». Вода в нём страсть какая была целебная, святая, – рассказывает Мария Ивановна. – Она и от сглазу помогала, и от вина вылечивала. И стоять могла, как крещенская, по два года не портилась. Ни одна лошадь из того источника не пила. Мы с верой в колодец ходили и по вере нашей исцеление получали. А потом настали другие времена, и его завалили. Нет у нас ни церковки, ни колодчика. Дома лампадки зажигаем и Богу молимся.
«Богу молитесь, что такого горя не знаете»
Из этого святого источника «умывала» Мария Ивановна шестерых своих детей – четырёх сыновей и двух дочерей. Говорит, всю радость только в них и видела, а старость доживает одна в Воле. А было время, когда баба Маша десятилитровое ведро блинов замешивала и ждала гостей.
– В кругу детки были, когда нужду знали. А когда побогаче зажили – все разделились, – рассуждает Мария Ивановна.
Но она благодарна, что приезжает кто-нибудь из них к матери каждую неделю. Огород возделывают, воду таскают, дрова запасают. В Воле никогда не было ни водопровода, ни газа. У бабы Маши русская печка, где томятся щи да каша. А на зиму дети увозят её к себе в город.
– Замуж я вышла – хомут да дышло. Сосватали меня отец с матерью. Своего будущего мужа я даже ни разу не видела до этого. Ни одного вечерка не погуляли. Жила в другой деревне – Малая Матрёнка. Невеста я была хорошая: игрунья, певунья и протяжные песни знала да любого к разговору могла склонить. Вот про меня Николай Тихонович и прослышал. Он местный, волинский, семья их держала семнадцать ульев. За это добро меня родители и отдали. Сам он мужик на работу не скорый и не «добычной» (не добытчик) и пил без конца горькую. А разводиться тогда было позором на всю деревню. Да отец мог ремнём перепоясать. Поэтому терпела и всё на себе держала. На каких полях мои слёзы только не лились. Рожь, пшеницу косили вручную крюками, молотили, скирдовали. Работали за трудодни, потом только стали давать по двести грамм зерна. А у меня уже ребятишки подрастали. Пойдёшь к комбайнеру, поплачешься, он даст мешок зерна. Помню, как через всё поле его на плечах беременная несла. Сейчас детям говорю: Богу молитесь, что такого горя не знаете. Всё блестит на них, а всё чем-то недовольны, – рассказывает баба Маша.
Но пришли в семью Леоновых времена, когда хлеба стало вволю. В расцвет колхоза появилась у всех скотина. На заливных лугах паслись шестьдесят коров. А в домах на вольных просторах частенько звучала певучая гармонь. Вся деревня собиралась на «жареную». Чья семья зарежет свинью, наготовит угощенья, поставит на стол самогонку, что горит, как бензин, – тогда и праздник случится. Отплясывала там и Мария Ивановна, и в её доме откушивали соседи свиные рёбрышки. В такие дни забывалось, как сушила на себе пелёнки суровой зимой, потому что печка быстро остывала, и что сапоги ребятишки когда-то носили одни на шестерых.
– Мы в Воле всегда жили дружно. У нас была дорога «боевая», на охоту по ней ездили, на рыбалку. Мальчишки коней колхозных уведут и катаются, только пыль столбом. Гармонистов было много – когда нужно, веселились. Помогали друг другу огороды пахать и сеять. Тогда земля в цене была, если залезешь на колхозную межу – оштрафуют. Где сена накосишь – отнимут. А сейчас бери заброшенные огороды, да не хочет никто.
Баба Маша получила четыре класса образования. Научилась читать псалтырь и библию, да только эти книги всю жизнь и открывает. Говорит, любовь к Богу и есть вся её мудрость. И призналась нам в тяжком грехе, что на сердце носит: отдала медали, полученные отцом за Великую Отечественную войну, своим маленьким сыновьям на блесну, рыбу ловить. Сейчас баба Маша часами смотрит на бескрайний горизонт и свою долюшку в душе переворачивает. И всё чаще вспоминает те времена, когда жила она в родительском доме, и отца, который в голодные годы на коне привозил горячий хлеб из соседней деревни. «Добычной» он у неё был и на работу скорый…
Говорит баба Маша, точно сказку сказывает
Марье Федотьевне Тихоновой уже восемьдесят семь лет. Живёт она от бабы Маши в трёх минутах ходьбы. Но чтобы наговориться вволю, соседушкам приходится встречаться на середине пути друг к другу. Ноги уже совсем не ходят. А там, на тропинке, у них лежит заветное бревнышко, на котором они вспоминают про вольную жизнь и горячо обсуждают любимую передачу «Пусть говорят». Мария Федотьевна тоже многодетная мать, у неё пятеро детей и уже восемь внуков. Поэтому чуткие сердца бабушек так переживают за экранных героев: всех брошенных ребятишек и покинутых матерей. Сочувствуют они тем, кому выпала такая же горькая судьба, как и им. Фильмы две бабы Маши смотрят только те, что не «бесстыжие», где про доброту и чистую любовь показывают. Этим и живут, и, конечно, ожиданием своих родных и нескончаемой молитвой к Богу. И всё кладут крестное знамение за всех, кого вспоминают в разговоре с нами, то за чьё-то здравие, то за упокой. А в доме у Марии Федотьевны всегда теплится лампадка у икон. Я у неё спрашиваю: «Как же вы живёте тут одна?». А она так ласково отвечает: «Не одна, а с Господцем». Слушать её наслажденье. Говорит она – словно сказку сказывает. И до сих пор считает, что все болезни на свете происходят от сглаза.
– Моего деда звали Спиридон. Помню его царём на коне в рубахе полотняной. Так он от сильного сглаза и помер. Мы потом узнали, что надо было ту вещь, в какой человек ходит, на пороге дома разрубить топором, тогда вся хворь, что от дурного взгляда приключилась, ушла бы, – таинственно поведала баба Маша. – Сама я из деревни Демшинки. Семью нашу после революции раскулачили. Считали нас богатеями, потому что у отца был тарантас. Сестра рассказывала, что из дома изверги всё выгребли, даже кадушки с огурцами. Папа сбежал в Баку, но нас не забывал. Присылал посылки с одёжкой и сахаром. Замуж я выходила – мужа не знала. Но перед тем как пришли сваты, мне был сон вещий. На божественный праздник мы с подружками гуляли, а потом подметали пол веником, клали его напротив икон и молились, чтобы жених приснился. И вижу я в том сне вот эти незнакомые мне тогда волинские поля и домики, каких я никогда не видела. Василий Михайлович был бедный, но работящий. Чтобы посвататься ко мне, одолжил у соседа пальто и шапку. Когда приехали к нему в дом, оказалось, у них нет ни блюдца, ни чашки. Но у нас с мужем хоть была крыша над головой, а многие в Воле жили в землянках.
Ребятишки у Тихоновых пошли один за другим. За одно лето построили они дом из саманов (плиты из глины и конского навоза). Но лошади в Воле большой редкостью были, поэтому пришлось вместо конского навоза овечий замешивать. Крышу покрыли соломой. Прожили в этой хате всего лишь зиму, а весной она развалилась – саманы-то не по технологии сделаны. Пришлось вернуться к свекрови. В доме – одна комната, спали кто на печи, кто на лавке, кто под лавкой. Вольной и свободной жизни баба Маша никогда и не знала. Всю себя отдавала колхозным полям. А зажили получше, своё большое хозяйство завели.
– Рученьки, родные мои, какой только работы они не знали, – приговаривает Мария Федотьевна. – И пахали, и сеяли, и коров доили. Сейчас народ так не работает. Кругом машины всё делают. А мы такой крест на себе несли, а про нас сейчас никто и не вспомнит. У мужа моего в колхозе был почёт. Даже ленту ему атласную алую дарили. Он был простым пастухом, а фигурой – заметной. Прожили мы с ним сорок лет, и всё время он пил да бил нас безбожно. Я во всех дворах с детьми ночевала. Но такая наша женская доля – терпеть и подлаживаться. Если муж тебе дан Богом и судьбой – надо ему всё время кланяться. Побушует – пойди, успокой, и всё время помни, что он в доме главный. А куда ты денешься?– учит жизни Мария Федотьевна.
Мы тут только гости
Дети у Марии Федотьевны все выучились на рабочие специальности. Сейчас сыновья живут в Липецке, а две дочери – в Москве. Вспоминает она, как ходили ребятишки пешком в школу за семь километров, а жизнь её была сплошным ожиданием. Зимой – снега по пояс, осенью – грязь по колено. Вечно встречала их, то замёрзших, то чумазых. Сейчас переезжать к ним из Воли баба Маша не хочет – все трудно живут, боится быть обузой. Говорит, за её страдания Господь дал пока на своих ногах ходить и голову не терять.
– Бывает, и покричу от тоски, и поплачу, а Богу помолюсь, и всё легчает. Пойду печку затоплю, кашки сварю, а в выходные кто-нибудь да навещает. И зимой заберут к себе, обогреют бабку. А что ещё нужно? – рассуждает Марья Федотьевна. – Несколько раз я гостила у дочери в Москве. Зять у меня добрый, возил меня в Кремль и золотые церкви показывал. Везде службы идут и народу тьма. Были в храме Христа Спасителя. Там красота невозможная. У входа стоит ящик прозрачный с деньгами, заходишь, а там ещё один такой же. И двери расписные всегда открыты. Но я больше Бога чувствую, когда дома у лампадки псалтырь читаю. И прошу у него терпения и смирения. Всё надо переносить, все трудности. Кто живёт благо, хорошо, он и так в раю, и Господь ему не нужен. А мы бедствуем и всё просим Бога заступиться за нас, и он слышит наши молитвы. Мы ведь тут только гости. А дом на небесах нас ждёт.
Так и живут в Воле Мария Ивановна и Мария Федотьевна, благодаря чистой вере и своей силе воли. Ни на что не сетуют, никого не винят. Есть дрова, для печки стопочкой в сенцах сложены, да радость оттого, что гостят они ещё на этом свете. А большего им и не надо. А то, что вокруг море одиночества и море тоски, так ведь это по воле Божьей… Как и море любви, по его же воле.
Дарья Шпакова, ЛГ:Итоги недели Фото: Александр Юшков